Мелгора. Очерки тюремного быта - Александр Филиппов

– Так… Ну, давай почитаем всем, что ты натворил… – Медведь читает подшитую к личному делу копию приговора: – Работая водителем в совхозе… Во время перевозки зерна с тока… будучи в нетрезвом состоянии… посадил в кабину доярку Гульнару… Ага! Остановился в кукурузном поле, где совершил с ней насильственный половой акт. Было такое, Житписбаев?

Зек шмыгает носом и виновато кивает.

– Уговорить не мог… – тихо хихикает кто-то из отрядников.

– Но, – продолжает Медведь, это ещё не всё! Затем, на окраине села… – это что ж, она с тобой, дура, дальше поехала? На окраине села… предложил потерпевшей вновь совершить половой акт в извращённой форме. От чего она, естественно, отказалась! – с удовлетворением заключает начальник колонии, и закрывает личное дело.

– Приговорён к семи годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии усиленного режима, – объявляет Медведь. – Но! – обращает он взор на осужденного, – при условии хорошего поведения и добросовестной работы через пять лет мы можем направить вас, Житписбаев, на стройки народного хозяйства или в колонию-поселение. Ясно?

Зек опять обречённо склоняет голову.

– По профессии шофёр? – подключается к разговору директор производства подполковник Зубов.

Осужденный – сама скромность и раскаяние, снова кивает.

– И права есть? Дома? Пусть пришлют. Автомобиль мы сейчас тебе не доверим. Будешь пока водить тачку на кирпичном заводе. А там посмотрим. Как он себя ведёт? – обращается Медведь к «активисту» Лебедеву.

– Нормально, гражданин начальник, – вскакивая с лавки, докладывает тот. – От работы не отказывается, в блатные не лезет.

– Как, Житписбаев, работать будешь? Искупать, так сказать, добросовестным трудом вину перед обществом и Гульнарой? – допытывается начальник колонии у заключённого.

– Буду, – обещает Житписбаев. – Мой фотка в совхозе на доске почёта висел…

– Прекрасный парень! – заключает Медведь. – Побольше бы нам таких. А то присылают ништяков беспонтовых – ни украсть, ни покараулить… К тебе, Борисенко, в шестой отряд.

Начальник отряда капитан Борисенко с видимым удовольствием записывает фамилию новичка в блокнот. «Мужики-пахари» любому отрядному ох как нужны!

– Следующий… Иванов! – начальник колонии берёт очередную папку, читает: – Младший сержант Иванов… самовольно оставил расположение войсковой части… четыре года лишения свободы.

Иванов, остроносый белобрысый паренёк, встаёт.

– Из армии убежал? – спрашивает подполковник.

– Убежал, – соглашается Иванов.

– У нас за побег – пуля!

Иванов понимающе кивает.

Слово берёт начальник оперчасти, на зоновском жаргоне «кумотдела», – капитан Александров:

– Владимир Андреевич, Иванов по личному делу проходит как склонный к побегу.

Медведь задумчиво смотрит на жирную полосу, проведённую красным карандашом по диагонали обложки личного дела – так ещё в спецчасти СИЗО помечают потенциальных «побегушников».

– Ничего, – машет рукой начальник колонии, – куда он от нас побежит? Обратно в армию? Давайте его в третий отряд. В ночную смену на работу не занаряжать пока. А то ещё правда полезет на забор сдуру. Профессии у тебя, сынок, конечно, нет?

– ПТУ перед армией закончил. На автослесаря.

– Ну, какой ты автослесарь! Будешь пока сетку плести, а там посмотрим…

Не обходится без курьёза. Среди вновь прибывших оказывается ещё один военный – старший лейтенант. Срок – три года лишения свободы за хищение боеприпасов – гранат, толовых шашек. Старший лейтенант за магарыч продал их мужикам-колхозникам. Те глушили рыбу, с чем и попались, заложили на следствии своего поставщика…

Тут к работе комиссии активно подключается начальник режимной части майор Прокофьев. Ему уже за пятьдесят, на Мелгору переведён недавно из областного центра – проштрафился. Каким образом – ясно: бардово-фиолетовый «спецзагар» на лице выдаёт пристрастие майора к алкоголю. Он уже дважды под ехидными взглядами отрядных приложился к стоящему на столе графину с водой – сушит после вчерашнего.

– Вы коммунист?! – грозно вопрошает у зека майор.

– Так точно! Бывший! – рапортует старлей.

– Коммунист при всех обстоятельствах должен оставаться коммунистом! – напирает Прокофьев. – Я предлагаю вам ответственный участок работы – в столовой. На должности хлебореза. Не воровать, блатных не подкармливать. Считайте это партийным поручением!

– Слушаюсь! – радостно вытягивается по стойке смирно бывший старший лейтенант.

Ещё бы! Столовая – это вам не кирпичный завод, хлеборезка – не тачка с глиной…

Начальник «кумотдела» скептически улыбается. И воровать будет, и порционным маслом «авторитетов» подкармливать… Это – реалии зоновской жизни. От них никуда не денешься.

Распределение этапа закончено, но на столе ещё два личных дела.

– Каракашвили… Саркисян… – читает Медведь.

– В шизо, – сообщает зам по режимно-оперативной работе. – Каракашвили отказался от чистки картофеля, а Саркисян требует отправить его отбывать наказание по месту жительства – в Армению.

– Пусть считает нашу Мелгору Араратом! – хмыкает Медведь. – Мамбетов! Возьмёшь обоих к себе!

Начальник пятого отряда капитан Мамбетов возмущённо вскакивает:

– Товарищ подполковник! У меня этих «зверей» уже пол-отряда! Всю шваль ко мне, а кто план выполнять будет?

– Ничего. Перевоспитаешь…

Мамбетов обречённо садиться.

У него один из самых сложных отрядов, но Колька Мамбетов справляется. С нарушителями дисциплины, отказчиками от работы разбирается лично. Для этого в кабинете у него хранятся кожаные перчатки.

– Смотри, займётся тобой прокурор, – не раз предупреждал Кольку Медведь, сам, впрочем, начинавший свою тюремную карьеру с младших лейтенантов-отрядных, и хорошо знающий «специфику» воспитательного процесса в зоне. Тем более что официальных жалоб на Мамбетова на рукоприкладство от заключённых не поступало.

Несмотря на своеобразные методы воспитательного воздействия, в отряд к Мамбетову идут охотно. «Мужиков» – работяг в обиду он не даёт. У него легче всего попасть на досрочное освобождение, на «химию» или в колонию-поселение. Мамбетов вовремя подготовит документы в суд, поможет написать слезливую «помиловку». А насчёт рукоприкладства… Помню, привёл он как-то на освидетельствование в медчасть пьяненького зека из своего отряда. Медики подтвердили – действительно пьян. Видать, разжились где-то в отряде полученной по нелегальным каналам выпивкой.

– Николай Дулумбетович! – взмолился зек. – Не вешайте взыскание! У меня через месяц «УДО» подходит. Лучше морду набейте!

– Ладно! – согласился отрядный.

И, взяв за шкирку раскаявшегося зека, поволок в отряд – на разборки.

На все виды досрочного освобождения из колонии требовалось решение суда. Если в личном деле осужденного оказывалось подшито постановление о наложении взыскания за нарушение режима – суд отказывал в досрочном освобождении. Так что, если и впрямь виноват, лучше получить неофициально по морде, чем «парится» в зоне лишние месяцы, а то и годы.

Кому-то покажутся дикими и возмутительными подобные методы «перевоспитания», но колонийская жизнь – особая. Добро и зло в ней часто меняются местами, превращаясь в свою противоположность.

4

Начальник отряда в колонии – должность самая непрестижная. Понимая это, эмвэдэшное руководство повысило «отрядным» денежное содержание, потолок звания до майора – но всё попусту.

Начальник отряда отвечает практически за весь жизненный уклад заключённых – режим, выполнение производственного плана, санитарное состояние жилых помещений, наличие у подопечных обмундирования по сезону, постельных принадлежностей. Он должен вести, по крайней мере, на бумаге, постоянную индивидуально-воспитательную работу, организовывать художественную самодеятельность, следить за тем, чтобы осужденные, не имеющие среднего образования, посещали колонийскую школу-десятилетку, да ещё и успевали по всем предметам, проводить политзанятия, переписываться и встречаться с родственниками заключённых, обеспечивать зеков работой для погашения судебных исков и выплаты алиментов, оформлять документы на досрочное освобождение, а иногда – женить или хоронить…

С учётом того, что в среднем отряд насчитывал около ста двадцати заключённых, перспектив успеть переделать все вышеперечисленные дела и ещё десятки других у «отрядника» практически не было.

В годы, о которых я здесь рассказываю, осужденные на Мелгоре делились на десять отрядов. Один состоял из стариков-инвалидов (надо заметить, что лица пенсионного возраста в местах лишения обязаны были трудиться с учётом состояния здоровья и остаточной трудоспособности), и «хозобслуги» – зеков, обеспечивающих функционирование жилзоны – поваров, банщиков, кочегаров. Ещё один отряд – «бесконвойников», работавших без охраны вне зоны. В их число отбирались, как правило, наиболее надёжные заключённые, досиживающие свои сроки, не нарушающие дисциплину, специалисты – шоферы, трактористы, электрики, сантехники. Бывшие колхозники, знакомые с крестьянским трудом, охотно использовались администрацией на работах в подсобном хозяйстве – «подхозе». Здесь в обилии водилась живность, обеспечивавшая добавку к скудному тюремному пайку – свиньи, коровы, лошади, птица. Сажали большой огород – картошку, лук, морковь, свёклу, капусту.